— Я-а — спутник Гу-угель! Вижу все-о-о! И все фиксир-рую! Пр-ролетаю над Ивановой… вау, какая блузка! Па-атр-рясный вид свер-рху!
— Симаков, ты дурак?! — проорала в ответ польщенная Алла, ее подруга изобразила, что стреляет из рогатки.
Фигура Речи была вычерчена тут же, белой краской прямо на асфальте крыши. Поэтому говорить у нас смогут все, не только врановые. Не оборачиваться же каждый раз, когда захочешь что-то уточнить у учителя. На московских крышах, да и не только на московских, написано и нарисовано много интересного. Такого, что хорошо видно с высоты птичьего полета, но неразличимо с улицы.
Наконец появились двое раздолбаев-сизарей, торопливо обернулись и залепетали оправдания. Слушать я не стала.
— Обсудим позже, у нас мало времени. Точнее, у вас.
На крыше моментально стало тихо. Ребятки собрались вокруг меня в ожидании руководящих указаний. Первое практическое занятие — не хухры-мухры. Причем не в центре — Кремль, Большой театр и фонтан ВДНХ найдет и старая лесная сова — а тут, вокруг школы, где архитектурные памятники не выручат, потому что их нет. Тут надо знать карту. С виду узнавать улицы, потому как таблички с названиями и номерами домов имеются лишь на очень немногих крышах.
— Я полагаю, теорию все усвоили. Общий вид округа сверху, названия улиц. Основные достопримечательности, видимые с высоты полета. Про соотнесение с севером-югом не говорю, это уже должно быть на автомате.
Группа застенчиво потупилась. Один Симаков ухмыльнулся.
— Сейчас каждый получит индивидуальное задание — да, каждому отдельный адрес, Алла, и не надо так пугаться. Стаей за вожаком летать все умеют, а сейчас я хочу посмотреть, как каждый из вас усвоил материал.
Я вынула из кармана маленькую плоскую картонную коробочку от швейцарской шоколадки. Коробочка для моей цели подходит как на заказ: и закрывается плотно, и ленточка есть, чтобы хватать клювом.
— Алгоритм действий у нас будет самый простой: летите по адресу, находите вот такую коробочку, приносите мне. Получаете пятерку. Или четверку, если не уложитесь в двадцать минут. Тот, кто провозится больше получаса, остается с тройкой… ну и так далее. Все ясно?
— А далеко… адреса? — спросил один из сизарей.
— В пределах округа, — успокоила я. — Только закрепление пройденного, ничего более.
— А можно уткой лететь?
— Кем?
— Ну, то есть селезнем?
— Нельзя, — ответила я. — Мы сейчас отрабатываем типичные для Москвы виды.
— Утки зимующие, они в Москве остаются!
— А кроме того, — невозмутимо закончила я, — уже начался сезон охоты.
— И если осталось всего две утки, как собг'аться в большой косьяк? — печальным голосом вопросил Симаков. Девчонки опять захихикали.
— Ну ладно, полечу вороной, — проворчал владелец «нокии».
— Если все понятно, приступаем. Алла, начнем с тебя.
— Ой… — Алла Иванова заморгала богато накрашенными ресницами. На первое практическое занятие девушка нарядилась, даже на мой непридирчивый взгляд, немного чересчур… нет, формально все правильно — черный низ, белый верх… вот только черный низ состоит в основном из колготок, юбку такой длины можно не брать в расчет, а под белым верхом (трикотажным, со стразами) явно не хватает лифчика. При некотором избытке всего остального. Ну и выбеленные волосы пониже лопаток. По чердакам лазить — самое оно. Аллу я нарочно пускаю первой. Все равно прилетит последней, но хоть минута форы ей будет.
— Ничего не «ой». Перекресток улицы Красного Маяка и Кировоградской, памятник у северного вестибюля метро, прямо на темечке у одного из героев. Вперед!
Остальные девицы (и кто-то из парней) завистливо взвыли. Симаков показал красавице «о-кей». Сама Иванова, однако, не оценила свалившегося на нее счастья. Голова у барышни — натуральное решето. Зачем учиться летать над городом, извозчик довезет куда надо. В смысле, папин шофер. Сдается мне, и Кировоградская, и северный вестибюль для нее китайская грамота. Не пользуется она метро. Ну, может, хоть памятник найдет. Надо же с чего-то начинать. А то, случись что-нибудь, потеряется над Москвой, как последний волнистый попугайчик. Будет потом папа — министерский работник искать дочку-ворону…
Каблучки Аллы опасливо зацокали к Фигуре Речи (ага, и обувь самая подходящая!). Для нормалов, не увлекающихся наблюдением за птицами, все вороны на одно лицо. На самом деле ворона Алла — это совсем не то, что ворона Сева. Небольшая, изящная, нисколько не взъерошенная, черные перышки отливают металликом, и даже, клянусь, коготки на лапах накрашены!
Алла отбыла, я вызвала следующего. Тут много зависит от того, как даешь вводную. «Памятник»- это уже подсказка, его сверху видно. Это только кажется, что птице перемещаться по Москве очень просто. То есть перемещаться-то просто. Ориентироваться сложно, особенно без привычки.
— Нахимовский проспект, остановка «Ткацкая фабрика» по направлению к «Университету», крыша ларька, где продают блины — далеко, но зато прямо… Мить, не боишься так лететь? Поскромнее у тебя наработки нет?
— Не боюсь, не боюсь, — проворковал ослепительно-белый голубь с коралловыми лапками и павлиньим хвостом. — Я высоко полечу.
Еще голубь, но обыкновенный, сизарь с белыми пежинами, потом ворона, он же селезень, потом собрат-галка… Было мне мороки разносить эти коробочки перед уроком! И нечего, дорогой, ужасаться напоказ: фонарь напротив Института генетики — задание почти такое же легкое, как и с памятником, и оторвать клювом от колпака фонаря коробочку, прикрепленную скотчем, — плевое дело. Особенно по сравнению с тем, как я его приклеивала.