Птица над городом. Оборотни города Москвы - Страница 47

— Стоп!

— Тебе эта нравится? Да нет, лапа, тут, видишь, мужик глаз зажмурил, а дама разулыбилась несообразно. Эту я сотру.

— Погоди-погоди! Это кто?!

— Это? — Ли подхватил курсором кадр, увеличил лицо женщины, крутанув колесико. — Это Тамара, их пиар-менеджер или что-то вроде. Дама неприятная, мне с ней пришлось говорить, когда время уточнял. Ты ее знаешь?

— Не то чтобы лично… — протянула я. Накрыла его руку с мышью, потаскала кадр туда-сюда. Никакого сомнения: у фуршетного стола, рядом с двумя мужиками, одним лысым и одним кучерявым, грациозно поднимает бокал белого вина — та самая инспекторша, проверяющая из наробраза, что сидела на уроке у Ламберта. Даже брючный костюм тот же самый! Даже стразовая брошечка на лацкане!

— Лап, да ты чего? Ревнуешь, что ли? — с ужасом спросил Летчик Ли. — Не подумай плохого, я таких не обслуживаю, честно! Только деловые отношения!

— То есть она в этой фирме работает, — задумчиво сказала я. — Что за фирма, я прослушала?

— Сейчас скажу, — Летчик Ли подтащил поближе свой лист для записей — любопытный человеческий документ, который заменяет ему ежедневник. Лист был исписан вкривь и вкось, слева направо, сверху вниз и вверх ногами, а с нижнего края оборван — видимо, чтобы взять с собой нужный телефон или адрес. — «Веникомбизнес».

— Чем бизнес? — не удержалась я.

— Веником, — подтвердил Ли.

— Шваброй и тряпкой. Хорошее название у конторы. Что-то связанное с уборкой? Или они аксессуарами для бани торгуют?

— Вряд ли. Они медициной какой-то занимаются, насколько я понял.

— Все ясно… То есть ничего не ясно. По четным — пиар-менеджер, а по нечетным рыбу удит. В смысле, инспектор.

— Не понял, — подумав, произнес Ли.

Я объяснила про открытый урок. Летчик Ли взял бутылку и налил нам обоим мартини на два пальца.

— Да нет, лап, я думаю, тебе показалось. Наверное, все-таки не она. Где этот бизнес вениками и где Министерство образования?! Или, может, эти тетки — сестры. Близнецы.

— Может, и сестры, — неуверенно согласилась я. Нет, конечно, в Москве уйма похожих лиц, и мне уже приходилось встречать двойников — иной раз и вовсе не родственников… ха, можно подумать, я по лицу ее узнала! На лицо я посмотрела во вторую очередь. Костюм песочного цвета, с дурацкими лацканами о трех зубцах каждый, на левом лацкане приколота стразовая брошка в виде лилии — я же помню, как эти стразики отражали солнце, лучик попал мне в глаз, когда я качалась на березовой ветке. Волосы выкрашены в натуральный пшеничный цвет, пышно уложены, а затылок подстрижен «лесенкой»- вот спорим, если он ее хоть раз снял со спины, эту «лесенку» мы и увидим на фото! Костюмы, брошки и прически — тоже близнецы, что ли?!

Вообще-то лицо не так уж похоже, если приглядеться. На фото она не хмурилась начальственно, а скалилась в улыбке, которую сама, очевидно, считала голливудовской. Получилось и вправду страшненько, особенно впечатляла золотая коронка на нижнем зубе. Может, все-таки не она? Или просто макияж другой?

— Зачем бы пиар-менеджеру притворяться инспектором?

— Вот и я о том же.

— Инспектировать Ламберта, это ж ни пользы, ни удовольствия! А с другой стороны…

Мы посмотрели друг на друга. Инспекторша, которая на самом деле, очевидно, не инспекторша, сидела на уроке у Ламберта, и тот на следующий день запил…

— Ладно, возьми эту картинку себе на флэшку, завтра покажешь Наталье, — быстро сказал Летчик Ли. — пусть она разбирается.

И вернулся к основной теме:

— Галка, ты-то только не суйся в эти вервольфовские дела! Очень тебя прошу, пусть они теперь сами.

Еще бы они не сами. Я теперь, считай, отстранена от операций.

— Плевала я на вервольфа, — вежливо сказала я. — Ли, скажи честно, ты как думаешь: Настя найдется?

— Найдется, — уверенно сказал Летчик Ли. Обожаю его за эту безапелляционность.

Глава 14

Сквозь решетку, защищавшую окно, арестованный мог видеть только дома и мостовую. Но коренной парижанин, каким был Бонасье, узнавал каждую улицу по тумбам, вывескам и фонарям.

Александр Дюма.

Летчику Ли хорошо говорить, а я, уложив Машку, уснуть не могла. Лежала в человеческом Облике, косилась на светящиеся цифры часов. Времечко перевалило за два пополуночи, а сна ни в одном глазу. Валерьянка не помогала, феназепам я пить не хотела: после него летать не могу. То есть могу, но до первого препятствия.

А может, Настя уже объявилась, только Валерка мне не отзванивается из вредности? Чтобы помучилась подольше и прониклась чувством вины? Сама звонить ему я боялась. А если не объявилась? Если с ней действительно произошло что-то совсем плохое? Если испугалась моих слов и связалась не с теми людьми? Ох, горе-злосчастье. Прав Валерка, права Наталья, оба они правы: я натуральная кретинка.

Поперек подушки лежала утащенная у ребенка меховая рыжая собака. В детстве никогда не спала с игрушками, но… от некоторых привычек, приобретенных позже, трудно избавиться.

…А было это зимой, в один из морозных дней, все более редких в нашем городе. Закатное солнце заливало Москву клубничным соком, дым из многочисленных труб не растворялся в воздухе, а застывал, наплывая сам на себя. Город лежал внизу, окоченевший, тихий и неподвижный. В этот день я сбросила Машку на маму, а сама полетела якобы по делам. Не было у меня никаких дел. Ничего больше у меня не было.

Такой закон природы: даже если твой муж совершенно ничем не напоминает золото с бриллиантами, и ты много чего можешь ему припомнить — все-таки неприятно, когда тебе заявляют: «Я тебя больше не люблю, и ты сама в этом виновата». Тяжело, больно. Стыдно и унизительно. Сколько ни твердят окружающие, что это ему должно быть стыдно, — про себя думают другое: неудачница ты, дорогая, лузерша последняя, соломенная вдова и мать-одиночка. От правильных женщин мужья не уходят. У правильных женщин не рушится семья, родной человек не становится врагом. Правильным женщинам не приходится произносить эту глупую фразу: «Папа в командировке». Брошенная жена с ребенком — самая пошлая роль в мелодраме.