Птица над городом. Оборотни города Москвы - Страница 44

Настя вышла с другими девчонками, на углу распрощалась с ними, сделала кружок и вернулась к воротам. Уселась на бордюр под желтым кленом, достала телефончик.

Жарова от подъезда пошла к забору, где были припаркованы новые «жигули» цвета «мокрый асфальт». «Иди, Настюсик, я щас»- ага, значит, Настюсик живет у старшей подруги. Вот почему ее никто не мог найти.

Как может птица задержать автомобиль? Десятком разных способов. Но чаще всего мы применяем самый простой.

Само собой, в человеческом Облике я как сотрудник солидного издания, стильная женщина и мать гимназистки никогда бы не позволила себе такой выходки. Но когда ты птица, многое меряется иной меркой. Я села на крышу «жигулей», честно издала предупреждающий крик и свесила хвост над лобовым стеклом…

— Эй, эй, брысь! Кыш! — завопила Жарова. Я послушно взлетела.

— О черт… — жалобно произнесла тренерша, чем выдала свое недавнее пребывание в московском деловом мире: бизнес-уимен у нас обычно выражаются покрепче. Порылась в бардачке, вынула гигиенические салфетки, пачку бумажных носовых платков и задумалась. Отлично: минут пять у меня есть, а то и все десять. Я сделала вираж и полетела к воротам, на клен.

Серый тротуар подо мной был испятнан лимонно-желтыми листьями. Покачиваясь на ветке, я разглядывала сверху непутевую дочку Матвеевых: белый пробор на черном затылке, серый ворот ветровки, вышитые стразами цветы на голубых джинсовых коленках, потертые тапочки серебряной кожи.

В принципе, ничего удивительного во всей этой истории не было. Не для оборотней. Мегаполисы конца тысячелетия — такие специальные места, где дети нормальных людей взрослеют поздно, если взрослеют вообще. В типичном случае подростковый бунт у них плавно переходит в кризис среднего возраста, и для мамы с папой тридцатипятилетнее чадо все еще остается «нашим мальчиком» или «бедной девочкой». И если вдруг дитятко проявляет желание самостоятельно заработать много денег, родители ударяются в панику: не иначе как ребенка заманили в свои сети наркодилеры! Зачем бы еще ему деньги: на еду-одежду вроде бы хватает, машина есть, на свадьбу и внуков мы всегда подкинем…

Наши дети не такие. Оборотень взрослеет рано, и в двадцать первом веке — как в древние времена. Мы бы и рады оберечь их, продлить время опеки и обучения — но как оберечь, когда самую страшную опасность наш ребенок носит в себе самом? А того, кто научился справляться с этим, под крыло уже не спрячешь. Ни в какой ситуации. Жизнь свою он будет строить сам, начиная годиков с шестнадцати. Есть проблема — решит ее. Нужны деньги — заработает…

Но не таким же способом, елы-палы!

Я спикировала на дорожку, прямо перед ней, и обернулась. Так резко и ярко, как сумела. Девчонка пискнула и шарахнулась.

— Здравствуй, Настя, — сказала я ласково. — Я мама Маши Афанасьевой, может, помнишь. У тебя совесть есть?

— А что такого? — огрызнулась Настя, моргая черными глазищами. — Вам-то какое дело?

— Никакого, — согласилась я. — Вся Москва тебя ищет, матери с сердцем плохо, а ты тут развлекаешься.

— Я не развлекаюсь! Я работаю.

— Твоя работа, Насть, упоминается в уголовном кодексе. В статье сто пятьдесят девять, если я ничего не путаю — «Мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору».

— Агащаззз! — опять огрызнулась девица. — Нормалы в нас не верят, какое вообще мошенничество? Просто шутка.

М-да, нетрудно догадаться, с чьего голоса поем. Старшая подруга научила.

— Настя, — проникновенно сказала я. — Для тебя новость, что в милиции работают не одни нормалы?

— А… ну и что?

— Да ничего. Ты же не считаешь, что законы писаны исключительно для нормалов? Думаешь, ты такой великий оборотень, что на тебя и управы нет?

— Так вы из милиции, что ли?

— Я журналист, но это к делу не относится. — Я вытащила из кармана визитницу, вынула одну карточку и протянула Насте. — Держи. Чем быстрее ты сама объявишься дома, тем меньше будет неприятностей у тебя и у Татьяны. Если боишься одна идти, позвонишь мне.

— Я никого не боюсь! Вот еще, бояться.

— А чего тогда сбежала?

— А потому что у меня своя жизнь! Нам деньги нужны, мы хотим квартиру выкупить, а потом может быть поздно. А они говорят — учись, но это смешно! Что я, со стипендии копить буду? Или Виктор один вкалывать будет, а я математику зубрить, да? Глупо!

Чувствовалось, что речь продумана давно и исполняется не впервые. Ах, дитятко, — кто ж тебе подсказал копить на квартиру по сто долларов с клиента?! Или все-таки не по сто?.. Десяток человек в группе, групп, допустим, три, а возможно, и больше, минус аренда зала и прочие накладные расходы…

— Я не знаю, кто такой Виктор, — сказала я (хотя чего тут знать, подумаешь, бином Ньютона: Виктор наверняка и есть корень проблемы). — Но убегать из дома — это последнее дело. Взрослые люди не бегают от родителей, взрослые люди договариваются с ними по-взрослому. А попадать под суд по обвинению в мошенничестве — вот это на самом деле глупо и смешно. Тогда никакую квартиру вы точно не выкупите. Ты подумай об этом, Насть. Прячь визитку, сейчас твоя подруга подойдет. Я бы на твоем месте не говорила ей ничего, а ушла потихоньку. Обижаться ей не придется: она с тобой поступила, мягко говоря, не совсем честно.

Взлетая, я успела увидеть, что Настя засунула мою визитку в кармашек у пояса джинсов. Хорошо: значит, Татьяне не покажет. По крайней мере, не сразу.

Я проследила Татьянины «жигули» до их дома (всего-то в двух кварталах отсюда), посмотрела, в какой подъезд они вошли. А вот теперь можно и домой, к ребенку. Валере нужна Жарова — он ее получит.